Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах] - Семен Аралов

Несмотря на очевидность преднамеренного убийства братьев Габриловичей своим сообщником, латвийская полиция объявила фальшивое медицинское заключение об их «самоубийстве».

Поскольку угроза разоблачения со стороны Габриловичей отпала, явные и тайные покровители организаторов нападения развернули версию о якобы уголовном характере нападения.

Начало «уголовной» версии положило само министерство иностранных дел Латвии, опубликовавшее еще в день нападения (когда следствие, по существу, и не начиналось,) сообщение, что нападение совершено с целью грабежа. В уже упоминавшейся ноте правительства СССР от 11 февраля 1926 года прямо говорилось:

«Оставляя Союзное Правительство в неведении о ходе и результатах следствия, Латвийское Правительство в то же время публикует официальные сообщения, в которых по неизвестным Союзному Правительству причинам еще в самом начале следствия стремится вразрез с общеизвестными уже фактами представить нападение на дипломатических курьеров СССР как простое уголовное преступление»[33].

Многое указывало, что «уголовная» версия предусматривалась еще до начала налета. Разве не в целях камуфляжа была задумана вся эта мишура с черными маскарадными масками, возгласами бандитов «Деньги!» и прочее.

В действительности бандитов ни деньги, ни ценности в данном случае не интересовали. Их не интересовали и другие пассажиры, среди которых были иностранцы-бизнесмены. Их интересовали только советские дипломатические курьеры и их почта.

Версию об уголовном характере нападения твердили на все лады все буржуазные газеты. Была пущена «утка» о том, что-де «расследование в Латвии подтверждает уголовные цели нападения». В других сообщениях утверждалось, что «литовские власти также подтверждают, что Габриловичи совершили ранее целый ряд грабежей». Однако эти сообщения были опровергнуты.

В номере официоза «Летува» («Литва») от 20 февраля 1926 года было сообщено следующее:

«Расследование показало, что Габриловичи — поляки по национальности, которые занимались темными делами и имели в Польше брата-офицера. Также установлено, что они часто встречались со своим братом и виделись с ним перед самым нападением на курьеров. Таким образом, это нападение было политическое, а не просто нападение разбойников. Но нити его надо искать в Вильно (захваченном тогда поляками. — Авт.) или Варшаве».

Таким образом, литовский официоз не только отвергал уголовный характер нападения, но и прямо указывал, где искать его организаторов.

Убедившись, что никто не верит в версию о нападении с целью грабежа, в ход пустили новую, так называемую «литовскую» версию, согласно которой нападение совершено литовцами в отместку якобы за смерть дипкурьера Плющаускаса, умершего в поезде около Москвы в октябре 1925 года. Вдохновителей новой фальсификации не смущало, что вскрытие трупа литовского дипкурьера, произведенное в присутствии литовского официального представителя, установило, что смерть наступила в результате кровоизлияния в мозг и не связана с какими-либо насильственными действиями. Вещи и почта умершего были переданы представителям Литвы в полной неприкосновенности.

Абсурдность и этой версии была очевидной, но и к ней заранее готовились прибегнуть организаторы нападения. Иначе для чего бы понадобились литовское гражданство нападавших, их выброшенные из поезда на снег литовские паспорта и литовские деньги, найденные в карманах Габриловичей! Все это должно было свидетельствовать о желании бандитов скрыть свое гражданство и тем подтвердить причастность к нападению именно литовских органов. А приписать им нападение было бы кое-кому очень выгодно. Улучшавшиеся отношения между Литвой и СССР были бельмом на глазу у английских и особенно у польских правящих кругов. Империалисты хотели во что бы то ни стало сорвать советско-литовские переговоры о заключении договора о развитии дружественных отношений, уважении суверенитета и территориальной целостности. Предполагалось, что, подбросив «литовскую» версию, можно будет обострить отношения между обоими государствами. Однако эта грубая и глупая затея провалилась. В сентябре того же года советско-литовский договор о взаимном ненападении и нейтралитете был подписан.

Проходил месяц за месяцем, а расследование бандитского нападения фактически не продвинулось ни на шаг.

Были написаны три толстых тома следственных материалов, допрошены 75 человек в качестве свидетелей (не имевших часто никакого отношения к делу) — в общем следствие шло вроде бы полным ходом, но было ясно, что прокурор Ринке и следователь по особо важным делам Эванс сознательно топчутся на одном месте. Махмасталя допрашивали пять раз. Допрос отличался грубостью и угрозами. Махмасталь вспоминал, что прокурор Ринке кричал ему: «Я заставлю вас говорить, комиссар Махмасталь!»

С ним на допросе обращались так, будто не на него напали, а он сам на себя напал. Судебные власти теряли самообладание, и это понятно. Провалилась их версия, что нападение было предпринято с целью ограбления; еще меньший срок прожила версия о нападении как мести литовцев.

Следствие тянулось свыше полутора лет, и наконец, когда его устроители решили, что подлинные организаторы диверсии остались, по крайней мере для широкой публики, в тени, было принято поистине удивительное решение о… прекращении дела и сдаче его в архив.

Таково было решение следователя по особо важным делам г-на Эванса от 1 октября 1927 года. Бросалась в глаза прямая фальсификация, с помощью которой Эванс «аргументировал» прекращение дальнейшего расследования.

В решении, например, было записано: «После получения ранений от советских дипкурьеров Габриловичи зашли в служебное отделение того же вагона и совершили самоубийство, выстрелив себе в висок…» Но несколько человек видели убитых Габриловичей. Смертельная рана у одного из них была нанесена не в висок, а в затылок. Это мог сделать лишь кто-то третий. Далее Эванс писал, что «пострадавший Махмасталь на предварительном следствии показал, что нападавших было трое, но личность этого третьего нападавшего не только не выяснена, но даже не установлено, была ли эта третья личность вообще: прямые свидетели Казимир Бризе и другие утверждают, что нападавших было только двое…» (А что другое мог утверждать соучастник банды — проводник?)

Далее в решении описывались безуспешные поиски следов третьих лиц на снегу около полотна железной дороги. Но этих следов на снегу, конечно, не было и быть не могло, так как соучастник или соучастники доехали в том же поезде до самой Риги и, сойдя на вокзале, исчезли, никем не задержанные!

Правда, и в этом фальсифицированном решении его авторы не посмели сказать ни одного слова об уголовном характере нападения. Они попросту обошли молчанием цели нападения и вопрос о его организаторах.

Заключительные строки решения гласили: «Названное дело через прокуратуру передать Рижскому областному суду для прекращения вследствие смерти обвиняемых».

Так было «закрыто» дело о нападении на товарищей Нетте и Махмасталя.

Итак, круг как будто бы замкнулся… Игра сделана, ставок больше нет, как говорят крупье в игорных домах Запада.

Да, игра была сделана. Но кто и какие делал ставки в этой грязной антисоветской игре?

Кому это было выгодно!

Выступая на похоронах Теодора Нетте, М. М. Литвинов говорил:

«Товарищ Нетте — не первая жертва. В целях дискредитирования Советского правительства буржуазия использует все средства, вплоть до изготовления и распространения фальшивых документов.

Нападение на диппочту, которую ценой своей жизни защитил товарищ Нетте, несомненно, преследовало те же цели. Никаких компрометирующих нас документов в этой почте, конечно, не было, но захват ее дал бы возможность нашим врагам изготовленные ими фальшивые документы выдавать за подлинные, захваченные в почте!» (Курсив мой. — Авт.)

В антисоветской деятельности капиталистических разведок фальшивкам различного назначения всегда отводилась большая роль. Особенно широко фабрикуемые империалистами фальшивки применялись во время яростных антисоветских кампаний 20-х годов. В тот период «работа» фальсификаторов по изготовлению антисоветских фальшивок развернулась в невиданных масштабах. Этим позорным делом занимались белогвардейские подонки и отпрыски знатных фамилий, агенты разведок и уголовники.

Дипломаты ряда держав не гнушались использовать в своих целях самую низкосортную антисоветскую стряпню[34], будь то фальшивки, доказывавшие существование «всемирного коммунистического заговора», или «сведения» о советском экономическом демпинге, или о «восстаниях» на фабриках и заводах Советской России.